"...Отношение к выборам, сложившееся в последние десять лет, у российских граждан весьма прохладное. Поскольку люди понимают, что выборы — это вовсе не возможность их реального участия в политическом процессе, в представлении собственных интересов, а всего лишь государственный ритуал одобрения тех, у кого власть уже в руках, то есть некий церемониал. Если взять последние думские выборы 2007 года, то 57% опрошенных утверждали тогда, что это всего лишь инсценировка, имитация народного волеизъявления, а на самом деле исход выборов уже предрешен, и речь идет об организации поддержки партии власти. Жесткий прессинг избирателей, использование административного ресурса, произвол при регистрации партий и кандидатов, разного рода технологии, которые отсекают оппонентов власти от участия в выборах, — все это имеет двойной результат. С одной стороны, на выборы приходят те, кто по разным причинам готов или согласен демонстрировать свою поддержку нынешнему режиму."...

"...

Государство оказывает избирателям ритуальные услуги

Руководитель Левада-центра Лев Гудков считает, что для большинства населения России выборы превратились в пустую формальность с заранее известным результатом

— По поводу нового политического сезона 2011—2012 годов, связанного с парламентскими и президентскими выборами, в обществе существуют разные ощущения. У многих политиков, представителей некоторых общественных организаций и части населения есть какие-то ожидания и даже надежды. Большинство же от предстоящих выборов не ждет ничего. Складывается впечатление параллельного существования как бы двух реальностей: с одной стороны, нагнетание искусственного интереса к выборам, а с другой — обычная жизнь граждан как что-то отдельное от этого процесса. Так ли это? — Это близко к истине. И едва ли что-то может измениться. Все силы, которые должны были политически высказаться, уже выступили и обозначились. Отношение к выборам, сложившееся в последние десять лет, у российских граждан весьма прохладное. Поскольку люди понимают, что выборы — это вовсе не возможность их реального участия в политическом процессе, в представлении собственных интересов, а всего лишь государственный ритуал одобрения тех, у кого власть уже в руках, то есть некий церемониал. Если взять последние думские выборы 2007 года, то 57% опрошенных утверждали тогда, что это всего лишь инсценировка, имитация народного волеизъявления, а на самом деле исход выборов уже предрешен, и речь идет об организации поддержки партии власти. Жесткий прессинг избирателей, использование административного ресурса, произвол при регистрации партий и кандидатов, разного рода технологии, которые отсекают оппонентов власти от участия в выборах, — все это имеет двойной результат. С одной стороны, на выборы приходят те, кто по разным причинам готов или согласен демонстрировать свою поддержку нынешнему режиму. Кстати, по последним опросам, среди тех, кто решил идти на выборы 2011 года, голосовать за «Единую Россию» готовы 41%. При низкой явке (а участвовать намерены менее 50%) это означает, что она получит под 60% голосов или более. Чем ниже явка, тем выше процент голосов за партию власти. За коммунистов намерены голосовать около 10—11%, за ЛДПР приблизительно 7—8%, и на грани прохождения, то есть пока менее 7%, «Справедливая Россия». А большая часть респондентов либо не определились, либо не предполагают идти на выборы. И вот эта половина опрошенных особо важна для понимания отношения к выборам. Это массив людей, не заинтересованных в политике. — В нормальной политической системе таких неопределившихся называют «болотом». Но в нашей ситуации в их состав могут входить как не интересующиеся политикой, так и те, кто вполне политизирован, но сознательно не хочет принимать участие в таких выборах. — Это именно так. Ясно, что на выборы не пойдут те, кто при других обстоятельствах проголосовал бы за условно «демократов», но не видят ни партий, ни программ, которым они могли бы отдать свои голоса, а лишь одно жесткое административное противодействие тем, кто на этом поле еще остался. В целом, несмотря на все усилия власти обеспечить электоральную мобилизацию, уровень участия граждан в выборах постоянно, хоть и понемногу, но снижается. С отменой прежнего закона о необходимости 50-процентной явки это работает исключительно на партию власти, которая способна отмобилизовать и своих сторонников, и тех, кто по каким-то причинам готов за нее проголосовать. Плюс — фальсификации, вбросы, искажения, которые могут еще немного изменить итоги голосования. — А можно ли хотя бы приблизительно оценить долю разного рода фальсификаций и манипуляций в итоговых результатах «оглушительных побед» «Единой России»? Каков вес «фальсификационного ресурса»? — До 2003 года мы оценивали его примерно в 5%. Причем он тогда не был «направленным». Скажем, в тех регионах, где ситуацию контролировали коммунисты, приписки шли в пользу коммунистов, там, где доминировала «Наш дом — Россия», — в их пользу и т. д. То есть средства фальсификации не были монополизированы. Сейчас этот ресурс, во-первых, выше и сильно различается по регионам. А во-вторых — он стал направленным. Одно дело 5% с разнонаправленными векторами — совсем другое, когда этот процент выше да еще идет в копилку одной партии. Например, в Москве на выборах прошлого октября, по нашим опросам и исследованиям, было вброшено порядка 420 тысяч бюллетеней.  Объем фальсификаций составил примерно 12% от числа голосовавших. Причем использование административного ресурса работает на результат одной партии. Люди это понимают: одни принимают это с покорной безнадежностью, другие как естественную вещь, как «организованный консенсус», как нечто нормальное для режимов нашего типа. А третьи — по принципу: «да пропадите вы пропадом!», «я в ваших играх участвовать не буду и на выборы не пойду». Почему сложилась такая ситуация? Почему партии не являются у нас механизмом артикуляции интересов населения? Если брать генезис наших партий, то почти все они возникли из распада номенклатуры. Их основная установка — борьба между собой за доступ к власти, а не за интересы населения. В своем формировании они шли не снизу, как в Западной Европе, не от массовых общественных движений, а создавались сверху — или лидерами, или в самом Кремле. И главное для них — это деятельность в качестве мобилизационной машины накануне выборов, а не постоянное выражение и отстаивание интересов каких-то групп населения. Так, в одном из наших опросов 61% респондентов заявили, что «партии борются лишь за свои интересы, а мнение людей при этом игнорируется — и результат борьбы не приносит народу пользы». К сожалению, это касается и нашей оппозиции. У нее была бы массовая поддержка, если бы она убедила население, что способна представлять и защищать его интересы, в этом случае никакой административный прессинг и фальсификации не смогли бы устранить эти партии с политической арены. Вот почему в массе населения существует индифферентно-равнодушное отношение и к самим партиям, и соответственно к выборам, в которых они соперничают. — Можно ли сказать, что население не считает так называемую думскую оппозицию оппозицией? — Большая часть россиян именно так и считает, хотя многие пожилые люди верят, что КПРФ, например, защищает их интересы. Что касается «внесистемной» оппозиции, то те, кто готов идти на выборы, всерьез ее не воспринимают, полагая, что у этих деятелей нет ни сил, ни ресурсов для проведения собственной политики, а раз так, то большинство людей если голосуют, то предпочитают голосовать за силу. То есть за власть, за партию начальства, которая может хоть что-то дать. — У нас вообще нет устойчивой традиции партийной жизни. Да к тому же после периода некоего «партийного бума» в 90-е партийная жизнь опять скукожилась. Понятно, что к думским выборам по партийным спискам особого интереса быть не может. Но ведь главных начальников у нас традиционно чтут больше. Есть ли отличие в отношении масс к выборам президента по сравнению с выборами парламентскими? — Конечно, есть. У нас три типа выборов. Местные, думские и президентские. Самые главные — выборы первых лиц. Парламентские — это проекция президентских, это создание машины, обеспечивающей законодательную поддержку президента и премьера. Заяви сейчас Путин, что он перестает быть лидером «Единой России», и она рассыплется. Потому что вся политическая культура указывает на сохранение патерналистского сознания. Нынешняя политическая клака заворожена высокими рейтингами первых лиц и полагает, что за ними — единодушный восторг населения. Это не совсем так. Первое лицо воспринимается как символ и защитник «целого», в него верят, поскольку ждут, что он не допустит ухудшения хотя бы нынешнего положения. Рейтинг первого лица — это оборотная сторона коллективного фатализма, равнодушия и социальной инфантильности, или, иначе говоря, привычной покорности. Популярность первого лица основывается на двух вещах: на надежде (или иллюзиях), что оно в состоянии навести порядок в стране, и на понимании его безальтернативности, искусственно созданной. Когда мы спрашиваем, например, о Путине: «Почему вы за него голосуете?» или «Чем вам нравится этот персонаж?» — то «восхищение» Путин вызывает лишь у 4—5%. Отношение к нему еще 30% с небольшим можно назвать «симпатией». Но у гораздо большего числа людей — около 40—49% — он не вызывает никаких эмоций, такие люди говорят, что не могут сказать о нем ничего плохого, но за кого, мол, еще голосовать? Однако и антипатию или другие сильные негативные чувства — благодаря пропаганде или привычному преклонению перед властью — проявляют очень немногие: в среднем от 4 до 6%. — Но сейчас-то на президентском горизонте две фигуры — Путин и Медведев. И хотя они неоднократно говорили, что не будут соперничать на предстоящих выборах, тем не менее формируется некая иллюзия их соперничества, конкуренции за президентское кресло. Это не разбивает ту схему безальтернативности, которая была ранее? — Не очень, потому что, несмотря на наличие двух «первых лиц», в представлении населения первую скрипку играет именно Путин. А Медведев воспринимается как зависимая от него фигура, лишь реализующая намеченную им политику. Это показывают наши опросы. По данным недавнего, сентябрьского, 52% считают, что власть принадлежит им обоим, но в то же время большая часть из них (от 64% в январе этого года до 51% в сентябре) считают, что Дмитрий Медведев действует под контролем Путина, а не наоборот. Соответственно в ситуации их совместного выхода на выборы, пусть гипотетической, большая часть готова поддержать Путина. На сегодня 47% готовы проголосовать за Путина и лишь 27% — за Медведева. При этом определенная часть населения действительно связывает с Медведевым свои ожидания — в основном модернизационные. Медведев больше нравится молодым и образованным. Путин больше импонирует пожилой и менее образованной аудитории. Оба вызывают гораздо большую поддержку у женщин, чем у мужчин. В последнее время очень заметно растет одобрение Путина и среди молодежи, особенно провинциальной, которая легко покупается на мачизм нынешнего премьера. Сильнее всего поддержка риторике Медведева, за которой видится надежда на выход России из тупика «эпохи стабильности», наблюдается в Москве и Питере. Вообще отношение к ним обоим — скорее как к персонажам символического театра. В отличие от западных политиков, у которых существует реальная ответственность и которых избиратели судят по их делам, — у наших граждан не возникает даже мысли о том, что власть должна фактически, не на словах, а на деле, отчитываться перед населением, рискуя своим положением, свободой и благополучием. Нет механизмов, благодаря которым граждане предъявляют счет за сделанное и несделанное. Отношение к нашим лидерам не практическое, не прагматическое. — А какое же? Как к героям мифов? — В большой степени да. Они — своего рода заместители «отцов нации», иногда — спасителей, иногда «защитников» — от кризиса, от внешнего врага. Ведь они воплощают ценности «всего целого» и являются его символическими представителями. Но в любом случае они не политики в западном или демократическом смысле слова. — Но они символизируют хотя бы немного разные ценности? — Да, они акцентируют несколько разные ценности, но сути это не меняет. Хотел бы продолжить тему ответственности. Существуют механизмы, которые разгружают их от ответственности. Например, по модели «добрый царь — худые бояре». С Путина постоянно снимается ответственность за его прежние действия (или бездействие) и переносится на ниже расположенных персонажей. В принципе люди понимают, что он не добился успеха в улучшении экономической ситуации, в борьбе с коррупцией, с преступностью, не смог обеспечить мир на Северном Кавказе. Возможно, они считают, что «он хотел, но не дали», хорошо известная из истории схема переноса ответственности. Но в любом случае он — «хозяин». — А о Медведеве думают так же? — О Медведеве думают как о несамостоятельной фигуре. Он, может быть, и «хочет», но у него нет сил, нет своих людей, своего штаба, и вообще, кроме хороших и правильных слов, он никак не обозначил курс своей политики. — В демократических странах выборы — это шанс на перемены в политике. И им обычно предшествует общественное ожидание таких перемен. По вашим исследованиям, есть ли что-то подобное сегодня в российском обществе? Есть ли потенциал перемен? — Сегодня его нет. Основная часть населения перемен не ждет, боится их. Поскольку перемены связаны с нестабильностью, неопределенностью и с угрозой ухудшения жизни. Это, в частности, происходит и потому, что наши первые лица не выступают с определенными, просчитанными программами (нельзя же принимать в самом деле «декларации» за программу действий, подлежащую исполнению), они никогда не участвовали в публичных дебатах, ограничиваясь обещаниями типа «верьте в нас, хуже не будет». Хотя общество, конечно, неоднородно. По нашим исследованиям, примерно 20% — это противники и критики существующего режима. Но и они неоднородны. Около половины из них поддерживают коммунистов — это консервативные критики, принадлежащие к наименее социально защищенным слоям. А другая половина — это, наоборот, развитая, продвинутая публика, понимающая опасность продолжения нынешнего курса и не видящая в перспективе ничего, кроме неизбежной деградации страны. Мы живем в стране с двумя противоположными, но разными по силе тенденциями. Одна — это медленное улучшение жизни. Другая, но менее очевидная, характерна для развитых секторов: для науки, высоких технологий, права, культуры, для тех, где главное — это человеческий капитал. И здесь идут, очень может быть, что и необратимые, процессы дегенерации. Люди, которые в этом заняты, крайне обеспокоены таким развитием событий, но никакого своего выхода в политическую сферу, возможностей влияния на структуры, принимающие решения, не видят. Кроме как бурчать в своей среде или на семинарах и конференциях. Это приводит к сгущению атмосферы апатии и деморализации, к потере чувства перспективы, причем у наиболее развитой и активной части общества. — Какова будет социальная обстановка в стране в 2011—2012 годах? На каком фоне будут проходить выборы? — Ничего особенного не произойдет. Будет все примерно то же, что и сейчас, в логике «и т. д.». Общество в целом перемен не ждет. А власти они не нужны, и они будут делать все для консервации нынешнего положения вещей. — Вообще существует ли в сознании граждан России такое понятие, как «сюжет 11/12»? — Да нет, для большинства россиян это не проблема. Люди отчуждены от политики, 85% говорят, что ни на каком уровне не могут повлиять на то, что происходит в стране. Откуда же возьмется интерес? Главное, чтобы не было хуже. Беседовал Андрей Липский 20.10.2010

 ..."(полный текст) 
 P.S... (НЕЗАКОНЧЕНО!)