"...И вот теперь в роли моего франкфуртского оппонента выступает уже мощная государственная машина, во всём диапазоне радио- и телевещания утверждающая, что за границами Российской Федерации обитают преимущественно моральные уроды и страстно желающие нашей погибели враги. При этом, естественно, подразумевается, что мы — россияне — являемся носителями высокой духовности. Ну а поскольку подавляющее большинство россиян составляют русские, то это прежде всего распространяется на них. То есть на нас. И не в последнюю очередь на меня лично. Причём под русскими, естественно, мы понимаем всех тех, для кого родным языком является русский, какие бы коктейли ни струились в их жилах"...

"...
http://www.chaskor.ru/
Владимир Тучков   суббота, 13 июня 2009 года, 13.18
Ведьма, привязанная к хвосту лошади
Непраздничные заметки о русской идентичности

Иллюстрация И.Я.Билибина к русской народной сказке "Белая уточка"
  
Наилучший способ отрезвления от шовинистического угара — чтение сказок. Народных. В русском сказочном мире понятия добра и зла существенно размыты. Поступки совершаются исходя из целесообразности, а не в силу каких бы то ни было «глупых» законов.

Шесть лет назад я улетал из Франкфурта, с книжной ярмарки, которую почему-то называют международной, а не вавилонской. Команда литераторов, упорно обозначаемая вскормленными с кремлёвской ладони СМИ как «писательский десант», затоварилась традиционным беспошлинным виски. И возникла пауза, которую необходимо было чем-то заполнить. Кто-то начал названивать в Москву, кто-то приступил к дегустации напитков, кто-то застыл в позе остановленного анимационного кадра.

И тут писатель Юрий Мамлеев обратился ко мне чисто по-светски:

— Ну как, понравилось вам здесь?

Зная, что Юрий Витальевич, проведя лет пятнадцать в иммиграции, вначале во Франции, а потом в Америке, страшно возненавидел западную буржуазность, я тем не менее ответил совсем не по-светски:

— Понравилось.

— А что же тут может понравиться? — повернул он вопрос риторическим боком, пытаясь спровоцировать во мне приступ любви к родному пепелищу и отеческим гробам.

— Люди. Они тут очень доброжелательны, — ответил я, не намереваясь потакать квасным амбициям собеседника.

— Ну, вы не обольщайтесь, — язвительно сказал Мамлеев. — Это всё внешний лоск. Вы же не знаете, что они о вас думают, улыбаясь при этом.

— А мне это не очень-то и важно, — продолжаю гнуть свою линию. — Главное, что мне в физиономию не плюют.

Аргумент оказался сильным. Писатель задумался. Однако сдаваться он не намеревался.

— Здесь, может быть, и не плюнут, — нашёлся он в конце концов, — а в Нью-Йорке не только плюнут, но и зарежут!

Тут объявили посадку, и мы не договорили. Может, это и к лучшему — зачем собачиться с прекрасным писателем, пусть за пределами своих замечательных романов он человек почти что партийный. А спор с вещателями идеологических истин — занятие абсолютно бессмысленное. В конце концов, решил я, в любом обществе всегда есть место ксенофобии. А на тот момент её процент был не столь уж и велик.

Однако с того достопамятного разговора воды утекло изрядно. И вот теперь в роли моего франкфуртского оппонента выступает уже мощная государственная машина, во всём диапазоне радио- и телевещания утверждающая, что за границами Российской Федерации обитают преимущественно моральные уроды и страстно желающие нашей погибели враги. 

При этом, естественно, подразумевается, что мы — россияне — являемся носителями высокой духовности. 

Ну а поскольку подавляющее большинство россиян составляют русские, то это прежде всего распространяется на них. То есть на нас. И не в последнюю очередь на меня лично. Причём под русскими, естественно, мы понимаем всех тех, для кого родным языком является русский, какие бы коктейли ни струились в их жилах. 

Наилучший способ отрезвления от шовинистического угара — чтение сказок. Народных. А не тех, которые насочиняли профессиональные сказочники (как Андерсен) или адаптировали для педагогических целей писатели (как Аксаков). Подлинные народные сказки начали собирать братья Гримм, немецкие филологи, положившие начало научной фольклористике. Вслед за ними народным творчеством как материалом для изучения, систематизации и анализа занялись и в других странах. В частности, в России главным собирателем и публикатором русских сказок был Александр Николаевич Афанасьев, также филолог, большой друг Даля.

Прежде чем приступить к сравнительному анализу русских и немецких сказок, необходимо уяснить важный момент: насколько добросовестны были и братья, и Афанасьев? Не пытался ли кто-то из них выставить свой народ в выгодном свете, исказив действительность? Читая тексты русских сказок, Александра Николаевича в этом грехе трудно заподозрить. Скорее, кто-то даже воскликнет: «Да он враг великого русского народа!»

А вот братьев заподозрить можно. Однако вот лишь один эпизод из их воистину героической биографии, свидетельствующий о том, что для них, учёных, истина была наиглавнейшей материей, ради которой они были способны на отчаянные поступки. Так, например, в 1837 году Эрнст Август, взойдя на престол Ганноверского королевства, решил отменить конституцию. И лишь семь человек, семь университетских профессоров, публично заявили, что никто не вправе посягать на гражданские права и свободы. Среди этих семерых смелых были Якоб и Вильгельм Гримм. Король пришёл в ярость и распорядился, чтобы диссиденты покинули королевство в трёхдневный срок. А мог ведь и того — ножичком…

Итак, поехали.

Разбирая профессиональные, деловые и душевные качества, которые позволяют персонажам русских сказок добиваться жизненного успеха, мы вынуждены признать, что все эти качества никакой роли не играют. При этом необходимо оговориться: это относится лишь к мужскому контингенту. Женщины как в русских, так и в немецких сказках получают желанное вознаграждение в виде царевичей или принцев за счёт своей красоты, покладистости, трудолюбия, добросердечности. Тут полный паритет.

Сразу же вынеся за скобки уникального Емелю на печи, до предела инфантильного и деклассированного, почти дауна, которому нет аналогов во всей мировой культуре, рассмотрим русских дураков и немецких дурней. Тут в полной мере работает архетипический механизм, конституированный в Евангелии, согласно которому «последние станут первыми».

При этом русский дурак достигает цели исключительно при помощи покровительствующих ему кудесников, купаясь в кипящем молоке и совершая прочие магические ритуальные действия. 

Немецкий же дурень в значительной мере опирается на свои собственные силы, изначально принимающиеся окружающими за признак безумия. 

Так, например, в сказке «Три языка» юноша, который «ничего не умел», смог не только избежать смерти, но и стать папой римским благодаря изучению языка собак, лягушек и птиц.

 А в «Сказке о том, кто ходил страху учиться» младший сын, который «был глуп, непонятлив и ничему научиться не мог», на поверку оказался совсем не таковым. Для игры с разбойниками в кегли он обточил головы мертвецов на токарном станке. Реанимировал двоюродного брата, массируя ему руки и тело, чтобы восстановить кровообращение.

Высказывание Канта о «нравственном законе внутри» находит подтверждение в немецком сказочном фольклоре. Любая ложь здесь порицается. Как и любое нарушение как Божьего, так и человеческого закона. 

Дева Мария насылает на девочку суровые испытания не за то, что та её ослушалась, а за то, что не хотела сознаваться в содеянном. «Благородный» вор, который крадёт только у богатых, безусловно осуждается даже родной любящей матерью и изгоняется из отечества. Да и сам вор считает себя «искривлённым деревом». Король осуждает дочь за то, что она не хочет держать слово, данное лягушонку. За воровство колокольчиков из сада волшебницы семья должна отдать маленькую дочку. Девочка, конечно, хлебнула горя, но в конце концов обрела счастье: дети за родителей не отвечают…

В русском сказочном мире понятия добра и зла существенно размыты. Поступки совершаются исходя из целесообразности, а не в силу каких бы то ни было «глупых» законов. В сказке «Вещий сон» добрый молодец, встретив трёх братьев, которые никак не могли разделить наследство — ковёр-самолёт, сапоги-скороходы и шапку-невидимку, решает проблему элементарно. Пустив три стрелы вдаль, посылает за ними братьев: вернувшийся со стрелой первым берёт себе ковёр, второй — шапку, третий — сапоги. Братья убегают, а добрый молодец забирает эти вещи себе и идёт творить добрые дела. Украсть «во благо», например, царевну или мешок с золотом считается не проступком, а удалью.

У немцев понятие справедливости имеет социальный характер. Дурню из вышеупомянутой «Сказки о том, кто ходил страху учиться», который отбил у нечистой силы клад, волшебник повелел: «Одна треть принадлежит бедным, другая — королю, третья — тебе». У русских никто ни с кем делиться не намерен. Причём счастливчик весьма сильно рискует тем, что завистники убьют его ради сокровищ. Увы, таковы отличия бюрократического общества от воспетой радикальными славянофилами русской крестьянской общины или так называемого мира.

Отчётливо различимо и отношение двух народов к гражданскому законодательству. Немцы сплошь и рядом демонстрируют истинно правовое сознание. Вот как заканчивается сказка «Братец и сестрица», в которой говорится о злоключениях девушки из народа, ставшей королевой, и её брата, превратившегося в козлёночка: «Затем она (королева. — В.Т.) рассказала королю о том злодействе, которое совершили над нею злая ведьма и её дочь. Король приказал обеих вести в суд, и там был над ними произнесён приговор. Дочку присудили отвести в лес, где её растерзали дикие звери; а ведьму взвели на костёр, где она и сгорела». Ни о каких судах и приговорах в русских сказках нет и речи. Закона не существует, вместо него применяется принцип высшей целесообразности. Хеппи-энд в похожей сказке «Сестрица Алёнушка и братец Иванушка» представлен совсем по-иному: «Алёнушка ожила и стала краше, чем была. А козлёночек от радости три раза перекинулся через голову и обернулся мальчиком Иванушкой. Ведьму привязали к лошадиному хвосту и пустили в чистое поле». Без суда и следствия, без исполнения последней воли, под радостное улюлюканье детворы.

В мире немецких сказок определённое место уделено библейским персонажам. Бог мудро руководит действиями людей. Ему «ассистирует» апостол Пётр. Дева Мария являет милосердие. Ангелы помогают героям в трудную минуту. Священники изображены нейтрально, а порой с лёгкой иронией. В русских сказках упоминается лишь Бог, упоминается как неперсонифицированная надмирная сила, у которой следует просить помощи. Но при этом никому в голову не приходит отчитываться перед ним. Что же касается духовенства, то оно антагонистично по отношению к крестьянству. Иначе как попами священнослужители не называются. Чего стоит хотя бы «батюшка» из сказки «Клад». К старику, нашедшему горшок с золотыми червонцами, ночью является поп, натянувший на себя козлиную шкуру, и начинает пугать его чёртом, чтобы отобрать клад…

Какова же мораль? Ведь в сказках, даже в самых аморальных, она непременно должна быть. Убить себя ап стену? Отнюдь. Просто жить с осознанием того, что не мы являемся венцом человеческой цивилизации. И двигаться в верном направлении. А не в навязываемом нам совершенно противоположном, ведущем к изоляционизму, где привязывание ведьм к хвостам лошадей будет в порядке вещей. Не важно, что думает о нас немец, доброжелательно улыбаясь при этом. Важно, каковыми мы являемся и насколько мы способны осознавать наши сильные и слабые стороны. 

Ну и помнить о неусвоенных уроках совсем недавнего прошлого, когда одним из наиглавнейших идеологических лозунгов была максима «Слава великому советскому народу!». Не в последнюю очередь благодаря такого рода «национализму», выстроенному на пустом месте, великий советский народ довёл дело до логического конца — до крушения великого Советского Союза.
..."(полный текст)


P.S... (НЕЗАКОНЧЕНО!)